Джон Грин - Ошибки наших звезд[любительский перевод]
— Тебе звонит Кейтлин.
Я указала на БИПАП. Она помогла мне осводиться от него и прицепила меня к Филипу, а потом я наконец взяла у мамы телефон и сказала:
— Привет, Кейтлин.
— Просто звоню, чтобы тебя проведать, — сказала она. — Узнать, как у тебя дела.
— Ага, спасибо, — сказала я. — Все нормально.
— Тебе ужасно не повезло, родная. Просто вопиющая несправедливость.
— Наверное, — сказала я. Последнее время я совсем никак не думала о своей удаче. Честно говоря, мне вообще не хотелось ничего обсуждать с Кейтлин, но она продолжала тянуть разговор.
— Так как это было? — спросила она.
— Столкнуться со смертью своего парня? Хмм, хреново.
— Да нет, — сказала она. — Влюбиться.
— Ох, — сказала я. — Ох. Это было… было здорово проводить время с кем-то настолько интересным. Мы были очень разными и не соглашались по многим поводам, но он всегда был очень интересным, понимаешь?
— Увы, не особенно. Молодые люди, с которыми я имею честь быть знакомой, чрезвычайно неинтересны.
— Он не был так уж идеален. Совсем не Прекрасный принц из сказки. Пытался иногда им казаться, но мне он больше нравился, когда забывал про эту чушь.
— А у тебя есть какой-нибудь альбом с его фотками и письмами?
— У меня есть фотографии, но он никогда мне не писал. Только если… в общем, в его блокноте не хватает нескольких страниц, на которых могло быть что-то для меня, но, думаю, он их выбросил, или они где-то потерялись.
— Может, он послал их тебе по почте.
— Не, они бы уже дошли.
— Тогда, возможно, они предназначались не тебе, — сказала она. — Возможно… не хочу тебя расстраивать, но может, он написал их для другого человека и отправил их…
— ВАН ХАУТЕН! — закричала я.
— Ты в порядке? Это был кашель?
— Кейтлин, я тебя люблю. Ты гений. Мне нужно идти.
Я повесила трубку, перевернулась на живот, нашла ноутбук, включила его и отправила е-мейл по адресу [email protected].
Лидевай,
Я думаю, что Август Уотерс отправил несколько страниц из своего блокнота Питеру Ван Хаутену незадолго до того, как он (Август) умер. Для меня очень важно, чтобы кто-нибудь прочел эти страницы. Конечно, я хочу их увидеть, но может, они были написаны не для меня. Неважно, их все равно нужно прочесть. Необходимо. Вы можете помочь?
Ваш друг,
Хейзел Грейс Ланкастер
Она ответила во второй половине дня.
Дорогая Хейзел,
Я не знала, что Август умер. Это очень печальные новости. Он был очень харизматичным молодым человек. Мне очень жаль, и я очень опечалена.
Я не говорила с Питером с того дня, когда я уволилась. Сейчас здесь поздняя ночь, но с самого утра я первым делом пойду к нему домой, чтобы найти это письмо и заставить Питера его прочесть. С утра он обычно лучше всего себя чувствует.
Ваш друг,
Лидевай Флиханхарт
P.S.: Я возьму с собой своего парня на случай, если Питера придется физически удерживать.
Почему он написал Ван Хаутену в свои последние дни, а не мне, почему он сказал Ван Хаутену, что тот будет прощен, если я получу свое продолжение? Может, страницы из блокнота просто повторяли его просьбу к Ван Хаутену? Гас использовал свою неминуемую смерть, чтобы исполнить мою мечту: продолжение книги было такой мелочью, чтобы ради этого умирать, но это все, что у него осталось.
Я бесконечно обновляла е-мейл той ночью, поспала несколько часов, а потом снова начала обновлять около пяти утра. Но ничего не приходило. Я попыталась посмотреть телевизор, чтобы отвлечься, но мысли продолжали относить меня к Амстердаму, я представляла, как Лидевай Флиханхарт и ее парень кружат на велосипедах по городу, пытаясь выполнить это безумное боевое задание — найти последнее письмо мертвого подростка. Как было бы здорово подскакивать на камнях мощеных улочек, сидя за спиной Лидевай, чувствовать, как ее волнистые рыжие волосы откидывает ветром мне в лицо, вдыхать запах каналов и сигаретный дым, смотреть на всех этих людей в уличных кафе, пьющих пиво и произносящих «р» и «х» так, как я никогда не смогу.
Я скучала по будущему. Конечно же, я понимала даже до его рецидива, что я никогда не смогу состариться вместе с Августом Уотерсом. Но когда я думала о Лидевай и ее парне, то чувствовала себя так, будто меня ограбили. Скорее всего, я никогда больше не увижу океан с высоты десять тысяч метров, так высоко, что невозможно даже различить волны или лодки, и все это выглядит как единое бесконечное пространство. Я могла представить это. Могла вспомнить. Но не могла увидеть снова, и до меня вдруг дошло, что прожорливые человеческие амбиции никогда не укрощаются исполненными мечтами, потому что мысль о том, что все может быть снова и лучше, никуда не исчезает.
Скорее всего, так оно и есть, даже если дожить до девяноста — хотя я завидую тем, кому доведется это проверить. Но все же, я уже прожила вдвое больше, чем дочь Ван Хаутена. Чего бы он не отдал только за то, чтобы его ребенок умер в шестнадцать лет.
Внезапно мама выросла между мной и телевизором, держа руки за спиной.
— Хейзел, — сказала она. Ее голос был таким серьезным, что я испугалась худшего.
— Да?
— Ты знаешь, какой сегодня день?
— Явно не мой День рождения.
Она рассмеялась.
— Не совсем. Четырнадцатое июля, Хейзел.
— Это твой День рождения?
— Нет…
— День рождения Гарри Гудини?
— Нет…
— Мне уже надоело угадывать.
— ДЕНЬ ВЗЯТИЯ БАСТИЛИИ! — Она вынула руки из-за спины и восторженно замахала двумя маленькими пластиковыми французскими флагами.
— Звучит как что-то придуманное. Как День борьбы с холерой.
— Поверь мне, Хейзел, в Дне взятия Бастилии нет ничего выдуманного. Ты знала, что ровно двести двадцать три года назад французский народ взял приступом тюрьму под названием Бастилия, чтобы побороться за свою свободу?
— Ух ты, — сказала я. — Нам нужно отметить это наиважнейшее событие.
— Так случилось, что я только что назначила твоему папе пикник в Холлидей парке.
Она никогда не переставала пытаться. Я оттолкнулась от дивана и встала. Вместе мы собрали кое-какую начинку для бутербродов и нашли пыльную корзинку для пикника в кладовке.
День был прекрасный, наконец-то похожий на настоящее лето, теплый и влажный — такая погода после долгой зимы напоминает тебе, что если мир и не был предназначен для людей, то мы-то уж точно были для него предназначены. Папа, одетый в желто-коричневый костюм, ждал нас на стоянке для инвалидов, набирая что-то на карманном компьютере. Когда мы припарковались, он помахал нам, а потом подошел и обнял меня.
— Отличная погода, — сказал он. — Живи мы в Калифорнии, каждый день был бы таким.
— Да, но тогда бы они так тебя не радовали, — сказала мама. Она ошибалась, но я не стала ей возражать.
Мы расстелили одеяло рядом с Руинами, странноватым прямоугольником римских развалин, словно с неба упавших посреди поля в Индианаполисе. Руины не настоящие: это вроде скульптурной реконструкции восьмидесятилетней давности, но за этой фальшивкой особо никто не следил, поэтому она вроде как случайно стала настоящими руинами. Ван Хаутену они бы понравились. Да и Гасу тоже.
Мы уселись в тени Руин и перекусили.
— Тебя намазать солнцезащитным кремом? — спросила мама.
— Нет, не нужно, — сказала я.
Ветер, играющий листвой, приносил отдаленные крики детей. Они пытались постичь законы жизни на примере игровой площадки, которая была построена для них, в то время как мир, в котором им придется жить, — нет. Папа увидел, что я смотрю на детей, и спросил:
— Скучаешь по тому, как раньше так же носилась?
— Наверное, иногда.
Но я думала не об этом. Я просто пыталась замечать все вокруг: свет, падающий на развалины Руин, едва способного говорить мальчишку, которого привлекла палочка в углу площадки, мою неутомимую маму и то, как она зигзагами наносит горчицу на свой сендвич с индейкой, то, как папа похлопывает по карману, в котором лежит компьютер, и сопротивляется позыву проверить почту, парня, бросающего фрисби, и его собаку, которая всегда ловила тарелку и возвращала ее хозяину.
Кто я такая, чтобы предположить недолговечность всего этого? Кто такой Питер Ван Хаутен, чтобы доказывать гипотезу о временности нашего существования? Все, что я знаю о рае и смерти, находится в этом парке: грациозная вселенная в бесконечном движении, наполненная развалинами и кричащими детьми.
Папа махал рукой у меня перед лицом.
— Хейзел, очнись. Ты с нами?
— Прости, да, что?
— Мама предложила пойти проведать Гаса.
— Ах, да, — сказала я.
Поэтому после ланча мы поехали на кладбище Краун Хилл, место последнего пристанища для трех вице-президентов, одного президента и Августа Уотерса. Заехав на холм, мы припарковались. Машины с ревом проносились мимо по 38 улице. Мы легко нашли его могилу: она была самая свежая. Земля неровная. Надгробие еще не установили.
